Я подожду...
Он не верил, что Орнольф вернется. Он знал. Разум и сердце заключили союз,
нарушили все правила и законы, требующие, чтобы чувства и здравый смысл всегда
смотрели в разные стороны. И Альгирдас знал: Орнольф вернется.
"Сегодня". Он говорил себе это каждый день. Когда утренняя заря выпускала его из
объятий безумия, первой мыслью всегда было: "сегодня вернется Орнольф". И нужно
только подождать. читать дальшеДел-то хватало, дел даже на двоих было много, а уж в одиночку
Альгирдас едва справлялся. Поэтому ожидание не мучило, оно было даже радостным.
Орнольф вернется. Вот-вот...
Солнце уходило к закату, становилось алым и безумие подступало вновь.
"Значит, Орнольф вернется ночью", - говорил себе Альгирдас. И ждал. Минуты перед
рассветом и закатом были самыми... плохими. Плохими - да! Он понимал, что Орнольф
еще не вернулся. Но заря уходила, наступал день - наступала ночь, время света -
время тьмы, и Альгирдас ждал.
Он знал, что застанет Орнольфа в его кабинете, заваленном бумагами. Рыжий как
обычно будет по уши в делах, в непонятных заботах смертных, и на "доброе утро"
лишь невразумительно проворчит что-нибудь. Как всегда. Как будто он никуда и не
уходил.
Он знал, что Орнольф будет ждать его в трапезной, будет пить кофе и время от
времени поглядывать на дверь, и Альгирдас войдет как раз тогда, когда Орнольф в
очередной раз поднимет взгляд от разложенных на столе писем. Альгирдас не ел,
конечно же, но по утрам, пока Орнольф пил кофе, они в последний раз уточняли
задачи на день. Это был ритуал. Традиция. И Орнольф не любил, когда Альгирдас
опаздывал к завтраку, а Альгирдас всегда опаздывал - ведь на то, чтобы прийти в
себя после восхода требовалось некоторое время.
Да, конечно же, Орнольф будет в библиотеке. Он будет по одной снимать с полок
новые книги, пролистывать тяжелые страницы, мимолетно задерживаясь взглядом на
гравюрах. И когда Альгирдас скажет: "Добрый вечер, рыжий", Орнольф поставит
книгу на место и улыбнется: "Что ты находишь в этих книжках, Хельг? Не пора ли
начинать жить по-настоящему?". Он всегда так говорит: считает, что людей нельзя
узнать по книгам. Это, наверное, правда. И может быть, в этот раз Альгирдас с
ним согласится?
Орнольф будет в саду. На своей любимой каменной скамье у пруда. И Альгирдасу не
понадобится подходить близко, чтобы понять: рыжий занят самым важным делом на
свете - он думает ни о чем. И прямо сейчас у него в сердце рождается очередное
стихотворение. Это процесс таинственный и непостижимый для Паука, и в такие
минуты лучше держаться поодаль, чтобы не помешать священнодействию. А Орнольф
считает свои стихи баловством. Он все-таки очень странный, но хорошо, что он
будет именно там, в саду, где на него можно просто взглянуть издалека и сказать
себе: ну вот, вернулся.
Альгирдас знал, что увидит Орнольфа в лаборатории за смешиванием очередного
зелья. В воздухе, звенящем от чар, перемешаются запахи и краски, и рыжий даже не
заметит присутствия Паука, пока тот не вплетет в его чары паутинные нити и не
вольет в заклинания каплю своей цуу - чародейской мощи. Такие зелья получаются
гораздо более могущественными. Орнольф, не оборачиваясь, скажет: "Спасибо,
Хельг. Вовремя, как всегда". И еще он скажет: "Что бы я без тебя делал, а?"
А Альгирдас даже отвечать не будет - откуда же ему знать, что Орнольф делал без
него?
Они встретятся в воротах. Вернутся одновременно и встретятся в воротах.
И Альгирдас, как обычно, не дожидаясь, пока привратник распахнет створки, махнет
верхом прямо через ограду. А Орнольф будет ругаться, как последний гоблин. Он-то
обязательно дождется, пока ворота откроют, а Пауку, как всегда достанется на
орехи. За "дурость, стремление свернуть себе шею" и за "когда ты, наконец,
повзрослеешь, Хельг?!" Как будто рыжий сам не делает глупостей?
Орнольф заглянет к нему в спальню вечером, уже после заката. Спросит: "Как ты?"
И Альгирдас скажет: "Все хорошо". Ему не бывает хорошо после алого солнца, и
Орнольф не поверит, но разве это имеет значение? "В бестиарии новый монстр", -
скажет Альгирдас. "Да, - скажет Орнольф, - аждарха* [[15 - Драконоподобное
существо, по достижении ста лет превращающееся в демона ювха]] , ему около ста
лет, верно? Скоро превратится в ювха. Ты молодец, Эйни, я бы не взялся ловить
аждарха в одиночку". А потом он подумает и скажет: "Нет, ты не молодец, ты
сумасшедший и понятия не имеешь об осторожности". Но, конечно же, он будет не
прав, потому что... выбора просто не было.
Каждый день. И каждую ночь. Месяцы, годы, десятилетия. Века.
"Сегодня". Изо дня в день - сегодня. Альгирдас думал, что не знай он точно, что
Орнольф вернется, его ожидание, наверное, выглядело бы странно. Иногда он
пытался представить себе человека, который ждет кого-то, ждет и ждет, а тот,
кого он ждет, вовсе и не собирается возвращаться. Это, право, жалкое зрелище.
В душевном здоровье такого человека можно усомниться. И очень хорошо, что
Орнольф все-таки вернется сегодня, потому что бесплодные фантазии могут породить
несбыточные надежды, а оттуда и самому рукой подать до того же жалкого
состояния.
Жизнь менялась. Менялся он сам. Только нетерпеливое, тревожное ожидание
оставалось прежним. Паука боялись обитатели Межи. А охотники, - эти новые,
молодые, - все чаще шептались между собой, что он не человек и не Гвинн Брэйрэ,
а жестокое и могущественное божество.
Ему начали приносить жертвы. И он принимал их. А какая разница? Должен же и у
этих детишек быть какой-то бог, отвечающий на их молитвы.
Триста одиннадцать лет, два месяца, семь дней и четырнадцать часов.
* * *
Орнольф все на свете проклял, пока добрался до острова, на котором жил Хельг.
Чертовы японцы, суеверные дикари, пытались не пустить его в "священное место".
Тысячу раз попеняв себе за то, что не отправился в путь на одном из собственных
судов, Орнольф, в конце концов, вдесятеро переплатил за лодку какому-то рыбаку,
слишком жадному, чтобы быть суеверным. Хорошо хоть, что за прошедшие годы, он не
утратил навыков мореходства. И очень, очень плохо, что понадеялся на якобы
достигшую Японских островов цивилизацию.
Иокогама, впрочем, произвела на него хорошее впечатление. Большой порт,
множество контор и складов, люди, одетые по-европейски, и полиция, вооруженная
огнестрельным оружием. Видно, что жизнь здесь не стоит на месте, что прогресс
неотвратим и стремителен, и приятно сознавать свою причастность к тому, что
скоро все японцы начнут жить по-человечески. Но Иокогама - это Иокогама, а Хельг
верен себе - забрался в самую глушь, и живет там отшельником. "Святое место",
как же! Не остров, а недоразумение - чайка больше нагадит.
Правда, путешествие до островка через узкий пролив несколько улучшило
настроение. И в маленькую бухту Орнольф вошел уже почти довольным собой. Приятно
бывает иногда приложить к достижению цели не только умственные усилия. Не то,
чтобы ему редко приходилось делать это: живя среди смертных, полагаясь
исключительно на человеческие силы и возможности, особо не расслабишься. Но
разве можно сравнивать?
Море есть море.
Да и цель стоит того, чтобы потрудиться.
Наверное. Во всяком случае, хочется так думать.
Эти триста лет... нельзя сказать, чтобы они были непрерывным кошмаром. Прежде чем
окончательно связать свою жизнь со смертными, Орнольф основательно подготовился
и уходил, что называется, не на пустое место. Да и сами люди, замечательно
умеющие создавать сложности себе и друг другу, не давали заскучать или слишком
уж углубиться в мысли о том, что он сделал и от чего отказался. Жизнь была полна
событий, но, хвала богам, совсем других, чем жизнь чародея. Хватало, конечно же,
и опасностей. И гораздо больше стало вокруг предателей и завистников.
Предостаточно было скучной и утомительной работы, гораздо менее захватывающей,
чем работа наставника Гвинн Брэйрэ. Да всего хватало, с верхом, через край. Быть
богатым человеком в мире больших денег и великих открытий труднее, чем может
показаться. А то, что каждый вечер, засыпая, Орнольф отчетливо понимал: это все
не то. Не то!!! Так это вечера - другое время, часы, когда ткань мира
истончается, и мало ли какие мысли бродят во тьме, поджидая неосторожную жертву.
Каждый вечер. Засыпать, обещая себе, что завтра, прямо завтра, он бросит все и
вернется.
И не возвращаться. Никогда. Во всяком случае до тех пор, пока не сможешь
уверенно сказать себе: я могу вернуться, у меня хватит на это сил.
Перед тем, как отправиться в это путешествие, Орнольф хотел связаться с Хельгом.
Предупредить. Правила хорошего тона требовали хотя бы этого.
Он не смог. Неуверенно коснулся слабо натянутой паутины, подумал и понял, что не
представляет себе, что говорить, как начать, и стоит ли вообще это делать.
Наверняка стоило. Однако не получилось.
И вот - остров. Каменистый берег. Днище лодки скребет по камням. И как будто
глаза слепит - или воздух мерцает, или что тут не так, - кто разберет, но
очертания человека, подошедшего, вроде бы, уже достаточно близко, как-то
смазываются. Не разглядеть ни лица, ни фигуры - неопределенный силуэт в широких
одеждах.
Человек одной рукой ухватился за нос лодки и потянул, будто без напряжения,
однако суденышко выскочило на берег раньше, чем Орнольф успел сойти в воду,
чтобы подтолкнуть лодку с кормы.
"Упыри сильнее людей".
- Окаэри!* [[16 - Вернулся! (япон.) (приветствие члену семьи, вернувшемуся
домой)]] - сказал Хельг. - Я так и знал, что ты вернешься сегодня.
Он не верил, что Орнольф вернется. Он знал. Разум и сердце заключили союз,
нарушили все правила и законы, требующие, чтобы чувства и здравый смысл всегда
смотрели в разные стороны. И Альгирдас знал: Орнольф вернется.
"Сегодня". Он говорил себе это каждый день. Когда утренняя заря выпускала его из
объятий безумия, первой мыслью всегда было: "сегодня вернется Орнольф". И нужно
только подождать. читать дальшеДел-то хватало, дел даже на двоих было много, а уж в одиночку
Альгирдас едва справлялся. Поэтому ожидание не мучило, оно было даже радостным.
Орнольф вернется. Вот-вот...
Солнце уходило к закату, становилось алым и безумие подступало вновь.
"Значит, Орнольф вернется ночью", - говорил себе Альгирдас. И ждал. Минуты перед
рассветом и закатом были самыми... плохими. Плохими - да! Он понимал, что Орнольф
еще не вернулся. Но заря уходила, наступал день - наступала ночь, время света -
время тьмы, и Альгирдас ждал.
Он знал, что застанет Орнольфа в его кабинете, заваленном бумагами. Рыжий как
обычно будет по уши в делах, в непонятных заботах смертных, и на "доброе утро"
лишь невразумительно проворчит что-нибудь. Как всегда. Как будто он никуда и не
уходил.
Он знал, что Орнольф будет ждать его в трапезной, будет пить кофе и время от
времени поглядывать на дверь, и Альгирдас войдет как раз тогда, когда Орнольф в
очередной раз поднимет взгляд от разложенных на столе писем. Альгирдас не ел,
конечно же, но по утрам, пока Орнольф пил кофе, они в последний раз уточняли
задачи на день. Это был ритуал. Традиция. И Орнольф не любил, когда Альгирдас
опаздывал к завтраку, а Альгирдас всегда опаздывал - ведь на то, чтобы прийти в
себя после восхода требовалось некоторое время.
Да, конечно же, Орнольф будет в библиотеке. Он будет по одной снимать с полок
новые книги, пролистывать тяжелые страницы, мимолетно задерживаясь взглядом на
гравюрах. И когда Альгирдас скажет: "Добрый вечер, рыжий", Орнольф поставит
книгу на место и улыбнется: "Что ты находишь в этих книжках, Хельг? Не пора ли
начинать жить по-настоящему?". Он всегда так говорит: считает, что людей нельзя
узнать по книгам. Это, наверное, правда. И может быть, в этот раз Альгирдас с
ним согласится?
Орнольф будет в саду. На своей любимой каменной скамье у пруда. И Альгирдасу не
понадобится подходить близко, чтобы понять: рыжий занят самым важным делом на
свете - он думает ни о чем. И прямо сейчас у него в сердце рождается очередное
стихотворение. Это процесс таинственный и непостижимый для Паука, и в такие
минуты лучше держаться поодаль, чтобы не помешать священнодействию. А Орнольф
считает свои стихи баловством. Он все-таки очень странный, но хорошо, что он
будет именно там, в саду, где на него можно просто взглянуть издалека и сказать
себе: ну вот, вернулся.
Альгирдас знал, что увидит Орнольфа в лаборатории за смешиванием очередного
зелья. В воздухе, звенящем от чар, перемешаются запахи и краски, и рыжий даже не
заметит присутствия Паука, пока тот не вплетет в его чары паутинные нити и не
вольет в заклинания каплю своей цуу - чародейской мощи. Такие зелья получаются
гораздо более могущественными. Орнольф, не оборачиваясь, скажет: "Спасибо,
Хельг. Вовремя, как всегда". И еще он скажет: "Что бы я без тебя делал, а?"
А Альгирдас даже отвечать не будет - откуда же ему знать, что Орнольф делал без
него?
Они встретятся в воротах. Вернутся одновременно и встретятся в воротах.
И Альгирдас, как обычно, не дожидаясь, пока привратник распахнет створки, махнет
верхом прямо через ограду. А Орнольф будет ругаться, как последний гоблин. Он-то
обязательно дождется, пока ворота откроют, а Пауку, как всегда достанется на
орехи. За "дурость, стремление свернуть себе шею" и за "когда ты, наконец,
повзрослеешь, Хельг?!" Как будто рыжий сам не делает глупостей?
Орнольф заглянет к нему в спальню вечером, уже после заката. Спросит: "Как ты?"
И Альгирдас скажет: "Все хорошо". Ему не бывает хорошо после алого солнца, и
Орнольф не поверит, но разве это имеет значение? "В бестиарии новый монстр", -
скажет Альгирдас. "Да, - скажет Орнольф, - аждарха* [[15 - Драконоподобное
существо, по достижении ста лет превращающееся в демона ювха]] , ему около ста
лет, верно? Скоро превратится в ювха. Ты молодец, Эйни, я бы не взялся ловить
аждарха в одиночку". А потом он подумает и скажет: "Нет, ты не молодец, ты
сумасшедший и понятия не имеешь об осторожности". Но, конечно же, он будет не
прав, потому что... выбора просто не было.
Каждый день. И каждую ночь. Месяцы, годы, десятилетия. Века.
"Сегодня". Изо дня в день - сегодня. Альгирдас думал, что не знай он точно, что
Орнольф вернется, его ожидание, наверное, выглядело бы странно. Иногда он
пытался представить себе человека, который ждет кого-то, ждет и ждет, а тот,
кого он ждет, вовсе и не собирается возвращаться. Это, право, жалкое зрелище.
В душевном здоровье такого человека можно усомниться. И очень хорошо, что
Орнольф все-таки вернется сегодня, потому что бесплодные фантазии могут породить
несбыточные надежды, а оттуда и самому рукой подать до того же жалкого
состояния.
Жизнь менялась. Менялся он сам. Только нетерпеливое, тревожное ожидание
оставалось прежним. Паука боялись обитатели Межи. А охотники, - эти новые,
молодые, - все чаще шептались между собой, что он не человек и не Гвинн Брэйрэ,
а жестокое и могущественное божество.
Ему начали приносить жертвы. И он принимал их. А какая разница? Должен же и у
этих детишек быть какой-то бог, отвечающий на их молитвы.
Триста одиннадцать лет, два месяца, семь дней и четырнадцать часов.
* * *
Орнольф все на свете проклял, пока добрался до острова, на котором жил Хельг.
Чертовы японцы, суеверные дикари, пытались не пустить его в "священное место".
Тысячу раз попеняв себе за то, что не отправился в путь на одном из собственных
судов, Орнольф, в конце концов, вдесятеро переплатил за лодку какому-то рыбаку,
слишком жадному, чтобы быть суеверным. Хорошо хоть, что за прошедшие годы, он не
утратил навыков мореходства. И очень, очень плохо, что понадеялся на якобы
достигшую Японских островов цивилизацию.
Иокогама, впрочем, произвела на него хорошее впечатление. Большой порт,
множество контор и складов, люди, одетые по-европейски, и полиция, вооруженная
огнестрельным оружием. Видно, что жизнь здесь не стоит на месте, что прогресс
неотвратим и стремителен, и приятно сознавать свою причастность к тому, что
скоро все японцы начнут жить по-человечески. Но Иокогама - это Иокогама, а Хельг
верен себе - забрался в самую глушь, и живет там отшельником. "Святое место",
как же! Не остров, а недоразумение - чайка больше нагадит.
Правда, путешествие до островка через узкий пролив несколько улучшило
настроение. И в маленькую бухту Орнольф вошел уже почти довольным собой. Приятно
бывает иногда приложить к достижению цели не только умственные усилия. Не то,
чтобы ему редко приходилось делать это: живя среди смертных, полагаясь
исключительно на человеческие силы и возможности, особо не расслабишься. Но
разве можно сравнивать?
Море есть море.
Да и цель стоит того, чтобы потрудиться.
Наверное. Во всяком случае, хочется так думать.
Эти триста лет... нельзя сказать, чтобы они были непрерывным кошмаром. Прежде чем
окончательно связать свою жизнь со смертными, Орнольф основательно подготовился
и уходил, что называется, не на пустое место. Да и сами люди, замечательно
умеющие создавать сложности себе и друг другу, не давали заскучать или слишком
уж углубиться в мысли о том, что он сделал и от чего отказался. Жизнь была полна
событий, но, хвала богам, совсем других, чем жизнь чародея. Хватало, конечно же,
и опасностей. И гораздо больше стало вокруг предателей и завистников.
Предостаточно было скучной и утомительной работы, гораздо менее захватывающей,
чем работа наставника Гвинн Брэйрэ. Да всего хватало, с верхом, через край. Быть
богатым человеком в мире больших денег и великих открытий труднее, чем может
показаться. А то, что каждый вечер, засыпая, Орнольф отчетливо понимал: это все
не то. Не то!!! Так это вечера - другое время, часы, когда ткань мира
истончается, и мало ли какие мысли бродят во тьме, поджидая неосторожную жертву.
Каждый вечер. Засыпать, обещая себе, что завтра, прямо завтра, он бросит все и
вернется.
И не возвращаться. Никогда. Во всяком случае до тех пор, пока не сможешь
уверенно сказать себе: я могу вернуться, у меня хватит на это сил.
Перед тем, как отправиться в это путешествие, Орнольф хотел связаться с Хельгом.
Предупредить. Правила хорошего тона требовали хотя бы этого.
Он не смог. Неуверенно коснулся слабо натянутой паутины, подумал и понял, что не
представляет себе, что говорить, как начать, и стоит ли вообще это делать.
Наверняка стоило. Однако не получилось.
И вот - остров. Каменистый берег. Днище лодки скребет по камням. И как будто
глаза слепит - или воздух мерцает, или что тут не так, - кто разберет, но
очертания человека, подошедшего, вроде бы, уже достаточно близко, как-то
смазываются. Не разглядеть ни лица, ни фигуры - неопределенный силуэт в широких
одеждах.
Человек одной рукой ухватился за нос лодки и потянул, будто без напряжения,
однако суденышко выскочило на берег раньше, чем Орнольф успел сойти в воду,
чтобы подтолкнуть лодку с кормы.
"Упыри сильнее людей".
- Окаэри!* [[16 - Вернулся! (япон.) (приветствие члену семьи, вернувшемуся
домой)]] - сказал Хельг. - Я так и знал, что ты вернешься сегодня.
@темы: Охотник за смертью